Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
– На допрос.
Тимофей встал, одернул куртку и направился к двери. Сперва надо узнать, какими такими сведениями обладают господа сыскные, а уж потом иметь возможность пойти на попятную.
– Проходите, господин Синельников, – Иван Дмитриевич даже поднялся с излюбленного кресла, – присаживайтесь, – и указал на стул.
Арестованный вошел несколько развязно и с выражением уверенности на лице, что все разъяснится в два—три слова. В углу за маленьким столом сидел Соловьев, который взял на себя роль письмоводителя и приготовился вести протокол.
– Что вы честным людям покоя не даете, Иван Дмитрич, – сквозь гримасу неприязни заставил себя улыбнуться Синельников.
– Ой ли, – покачал головой Путилин, – честных людей мы по чем зря не беспокоим, к вашему сведению.
Тимофей промолчал.
– Выполним необходимые формальности, чтобы мы могли перейти к сути нашего разговора.
– Допроса, – поправил его Тимофей.
– Можно сказать и так.
Сперва требовалось записать звание, имя, отчество и фамилию, чин, место служения, был ли судим.
– Нет. Бог миловал, – на последний вопрос ответил арестованный, – не зря мудрость гласит6 от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
– Суму уже испробовали?
– Было, было, – Тимофей теперь вел неразвязно, а со спокойствием и внимательно следил за сыскными агентами.
– Тимофей Игнатьич, не буду ходить вокруг да около, – начал Путилин, – у меня есть уверенность, которую я сумею вам доказать, что вы, именно вы, являетесь убийцей отставного поручика Прекрестенского третьего июня тысяча восемьсот семьдесят первого года.
– Любопытно, – произнес Синельников, – я и не помню такого господина в знакомых.
– Вы с ним были не знакомы? – удивился Путилин или сделал удивленный вид.
– Нет, не знаком.
– Хорошо, тогда поясните, как процентные бумаги, принадлежащие ему, оказались в вашей шкатулке?
– В моей? Насколько я помню, в ней были деньги, письма, – и холодок пробежал по спине Тимофея, ведь там, действительно, лежала расписка с перечислением номеров процентных бумаг, отданных Задонскому и большая часть когда—то принадлежала Прекрестенскому.
– Ну, мало ли, я уж не припомню, кто—то долг вернул.
– На столь большую сумму и вы не знаете кто7
– Не припомню.
– Хорошо, скажите, а почему вы проценты ни разу не получили?
– Мне их отдали за долг недавно.
– Со всеми купонами?
– Совершенно верно.
– И вы говорите, что Прекрестенского не знали?
– Не знал.
– А вот Григорий Шустов говорит, что очень даже знали, и собирались через него дом для открытия нового дела искать.
– Ошибся, видно, этот Шустов, – сглотнул слюну Тимофей
– Может быть, не исключаю. Он столько по России колесил, что мог и запамятовать.
Синельников молчал.
– Кстати, когда вы его в последний раз видели?
– Давно. – сухо произнес Синельников.
– Значит, кто долг отдал, вы не помните?
– Не помню.
– Сумма—то немалая, может, вспомните?
– Сказал же, не помню, – огрызнулся Синельников.
– Господин Синельников, с Гришкой повидаться не хотите? Не то можно устроить встречу давних приятелей?
Тимофей долго сидел молча, в глазах то и дело вспыхивали какие—то искорки, было видно, что он что—то обдумывает и прикидывает.
– Я и без очной ставки всю правду скажу. Я ненавижу притворство и… людей, да, да, людей, старающихся казаться лучше своего настоящего положения. Не опасаясь с ним за что—либо серьезное, однако теперь должен сознаться, что сделал непростительную ошибку. Я принимал от него всякие мелкие услуги, как выражения дружеского желания угодить мне, а получилось, что это он задумал убить Прекрестенского и вовлек меня по неопытности в это дело. Это он накинул веревку на шею отставного офицера, это он все устроил.
– Допустим, – сказал Путилин, – вы говорите правду, но почему деньги Прекрестенского оказались у вас?
– Это он заставил держать их у меня.
– Зачем? – брови Путилина взметнулись в верх. – Ведь колеся по империи, он мог избавляться от них?
– Опасался быть пойманным.
– Тимофей Игнатьич, – Путилин откинулся на спинку кресла, – странный вообще Шустов человек, денег получил много, а сам жил, как босяк и у вас брал копейки. Не находите странность в его поведении?
– Чужая душа потемки, – глухо сказал арестованный.
– Вполне возможно, а почему вы решили потратить деньги, не принадлежащие вам?
– Шустова давно не было, вот я и решил воспользоваться ими.
– Как давно?
– С год. Наверное.
– Странно, а я знаю, что дней десять тому Григорий был у вас и вы отвалили от щедрот аж три рубля медяками. Не так ли?
Синельников метнул неприязненный взгляд в Ивана Дмитриевича.
– И не скажите, как такой босяк, как Шустов, познакомился с Прекрестенским?
– Вы у него и спросите.
– Непременно спрошу, тем более он жаждет встречи с вами. Так устроить ее или нет?
– Я расскажу, как дело было.
– Вы записываете, Иван Иванович?
– Да, – коротко ответил Соловьев.
– Три года тому пришел ко мне Шустов и предложил ограбить одного человека, как впоследствии оказалось отставного поручика Прекрестенского, у которого был капитал и часть из него он носил в портфеле при себе. Он какие—то проворачивал дела, вот ему наличность и была нужна…
– Тимофей Игнатьич, так дело не пойдет, – перебил Синельникова Путилин, – вы говорили, что хотите правду рассказать, а сами басни рассказываете. Если хотите представить Шустова главным, то что—то голова у него не больно уж думающая, так где красненькую, где полсотни стащить, это он мастер, а чтобы пригласить человека, притом бывшего офицера, съездить за город. Нет у него дара убеждения, не находите?
– Вам виднее.
– Вот именно, не хочу вас расстраивать, но все против вас. Вы думаете, не найдены люди, которые засвидетельствуют, что вы были знакомы с Прекрестенским, тем более, имеется упоминание о вас в бумагах убитого. Процентные бумаги тоже свидетельствуют против вас. Какой же вор отдаст добычу ничего несведущему человеку, который оказался на месте преступления? Я начинаю рассказывать вам, как разумному человеку, что многое против вас и вы думаете, как воспримут господа присяжные ваш рассказ, сравнивая сидящих на скамье подсудимых Шустова и Синельникова? И кого они определят в зачинщика и организатора убийства поручика? Может, вы хотите подумать?
– Нет, – руки Тимофея дрожали и он вцепился в колени, – не надо. Я думал три года, никчемный был человечишка Прекрестенский, жадный, завистливый. Кто ж в сознании поедет за город с кучей денег? У него в глазах цифирки бегали, а не разум.
– Да. – сперва Тимофей сжал зубы, но потом продолжил, нос стал острым и на лице появилось злое выражение хищного зверька, – как он хрипел, когда я. – он поднес руки к глазам, – этими вот руками затянул веревочку на шее. Была б возможность, я повторил бы еще, – и прикусил язык, все о чем думал и хранил в глубинах памяти вылилось желчно и зло.
Глава сороковая. Штабс—капитан плетет паутину
Путилин сидел за столом. Часы пробыли двенадцать, пять минут тому Синельников был вновь препровожден в камеру. Сидели молча, Соловьев так и остался за маленьким столом, только отложил в сторону перо. Не хотелось ничего, даже четверть часа вдруг возникшее желание пригубить горячего чаю, исчезло также внезапно, как и пришло.
В дверь раздался стук, Иван Дмитриевич только посмотрел на нее, но не произнес ни слова.
– Разрешите, Иван Дмитриевич, – на пороге возник штабс—капитан Орлов, с усталым видом и грустными глазами.
Путилин только кивнул головой на стул, мол, слушаю.
– Я знаю убийцу с Курляндской, но не знаю, как к нему подступится.
Иван Дмитриевич нахмурился, что на переносице сошлись брови.
– Я понимаю, что вы хотите его арестовать без излишнего шума.
– Да, я не хочу, чтобы кто—то пострадал, ведь при нем всегда находится оружие.
– Тогда поступим так, – Путилин навалился грудью на столешницу, – вызовет ли подозрение, если вы, допустим, пригласите этого господина к нам, в отделение.
– Никак нет.
– Тогда пошлите к нему посыльного и пусть к девяти часам… нет, мне не успеть заехать к прокурору, лучше в десять, – поправил себя Иван Дмитриевич, – он будет здесь.
– Надеюсь причину приглашения вы придумаете сами.
– Не сомневайтесь, наш убийца будет вовремя.
– Как ведет себя этот, – Путилин запнулся и вспомнил, – Иволгин.
– В камере, все лежит и не поднимается, даже отказался от обеда.
– Ничего, молодому полезно почувствовать, что такое лишиться свободы, впредь будет умнее. Тогда все, господа, вас больше не держу, чтоб утром были в здравии и отличной форме. Еще один тяжелый день предстоит, отдыхайте, жду вас в восемь часов. Да, Иван Иваныч, отпустите Игнатьева, почитай, пол дня томится у нас.
